.
21 декабря – день рождения Сталина. В тот день я не пошёл в школу. Нет-нет, не подумайте, что остался дома праздновать день варенья великого кормчего – просто так сложились семейные обстоятельства. В подробности вдаваться не стану, поскольку это совсем другая история. А вот о новом знакомстве расскажу. Вернее, не такое уж оно и новое, потому что бабу Глашу я знаю давно - она живёт на нашей улице. Но говорить с ней никогда не приходилось.
Глупость я спорол в тот день несусветную. Ожидаю электричку, брожу по платформе туда-сюда, пинаю снежные комья, слепил пару снежков, запустил в нахохлившихся воробьёв, отправил СМС-ку другу, что, мол, скоро буду. И вдруг смотрю, баба Глаша шкандыляет. Я спустился по лестнице, чтобы помочь ей подняться на перрон. Привык, что в основном пожилые люди к Сталину и советской власти относятся с почитанием, ну и ляпнул:
- С праздником, бабушка Глаша!
Остановилась старушка, прищурилась, кашлянула в кулак и подозрительно спрашивает:
- Что ещё за праздник?
- Ну как же, - улыбнулся я, - сегодня день рождения Сталина. По телевизору показывали, что в Москве целое шествие, цветы несут…
- Тебя как зовут? – перебила женщина.
- Миша, - говорю, - Миров Миша, я на вашей улице живу.
- Лили Степановны внук, что ль?
- Ага, - радостно закивал я.
- Это она тебя научила?
- Чему? – вздёрнул я брови. – Что вы имеете…
- «Чему-чему», - снова перебила меня баба Глаша, - а тому, чтобы день этот праздником называть.
- Да нет, - смутился я, - думал… думал, что…
- «Думал», - усмехнулась старушка. – Была бы помоложе, как врезала бы сейчас по башке, был бы тебе праздник. – Она отстранила мою руку и зло добавила: - Отойди от меня, и чем дальше, тем лучше.
По правде говоря, я такого оборота не ожидал. Да что там не ожидал, даже представить не мог, что так расстрою бабу Глашу.
- Бабушка, извините меня, - поспешил я исправиться, - не подумав, ляпнул. Простите, пожалуйста. Не обижайтесь, я не знал…
- Вы ещё много чего не знаете, - буркнула старушка и бодро, по-молодецки, поднялась по лестнице.
Постоял я немного в одиночестве и, решив всё-таки сделать ещё одну попытку примирения, подошёл к суровой соседке.
- Бабушка, - стараясь как можно ласковее, обратился я, - честное слово, я не хотел вас обидеть. Простите меня. Никто меня не учил, смотрю все стар… взрослые люди…
- Да говори прямо, - махнула рукой баба Глаша, передразнивая меня: - «врослые». Взрослые – твои мать с отцом, а мы уже давно старые. Нет, Мишка, не все старики с ума выжили, хотя кой-кто его, ума, так и не нажил.
Тем временем подошёл электропоезд, народу было мало, вместе с бабой Глашей мы прошли в вагон. Я не решился сесть рядом с ней, но она сама позвала меня:
- Чего убёг? Иди сюда, - помахала баба Глаша.
Я уселся напротив соседки и, вдруг посмотрев ей в глаза, вздрогнул. Если честно, даже испугался. Баба Глаша плакала. Вы, наверное, скажете: смотри, какой пугливый нашёлся! Дескать, плачущих старушек, что ли, никогда не видел? Видел! Много раз видел. Лилия Степановна, бабуля моя, – любительница всплакнуть, особенно когда сериалы свои нескончаемые смотрит. Но тут в вагоне случилось совсем другое – баба Глаша плакала (голову наотрез даю!), а глаза её были сухими. Плакала старушка, а слёз-то и не было. Тут любой испугается. Я сидел молча. Что говорить в таких случаях? Лучше помолчать. Баба Глаша заговорила первой.
- Отца моего расстреляли перед войной. Я была ещё совсем маленькой. Нас с матерью и ещё двумя моими сёстрами сначала увезли куда-то в Туркмению, но потом неожиданно разрешили вернуться в Подмосковье. Мама говорила, что скоро и отец наш вернётся – мы тогда ещё не знали, что его уже нет в живых. Потом была война. Арестовали моего дядьку, который нам помогал с продуктами. Не знаю, как мы выжили, но Победу встретили с надеждой, думали, новая жизнь теперь начнётся. Началась, - баба Глаша вынула из кармана носовой платок и громко высморкалась, - новая жизнь началась: нас снова переселили, но теперь в Ростовскую область. Мама работала на фабрике, как она говорила, валяла валенки. Мы её сутками не видели. Старшая сестра умерла - ночью захлебнулась кровью. Средняя умерла чуть позже, когда мама была в тюрьме. Посадили её за то, что она самовольно перешла работать с фабрики на элеватор, хотела как-то уберечь нас от голодной смерти. Мама вышла из тюрьмы другим человеком. Я её не узнала. Вскоре и она умерла. В общем, к двадцати годам горюшка я хлебнула столько, что на три жизни хватит. В середине пятидесятых я вышла замуж. Родила первого сыночка, назвала Ваней, в честь отца. Хороший был мальчишка, кудрявый и светловолосый. Глаза голубые-голубые… Муж мой родом из Новочеркасска, жили у него в частном доме. В 1960-ом году родился второй сынок. К тому времени нас уже никто не тревожил, имею в виду из властей. Как-то посвободнее стало. Не знаю, как такое случилось, но Ванюшку моего убили в 1962-ом году…
- Кто? – я закрыл рот рукой, чтобы не вскрикнуть. – Как убили? Ребёнка?
- Демонстрация была, рабочие возмутились. Зарплату урезали. Цены выросли, в общем, люди испугались голода. Я на работе была, отец… - баба Глаша тяжело вздохнула и смахнула невидимую слезу, - там был на митинге. А пацаны позалезли на деревья… Словом, подстрелили моего кудрявенького, как воробышка. Остались мы со Стёпкой вдвоём…
- А папа? То есть ваш муж?
- Папу посадили, там в тюрьме и умер. Больше я его не видела. И даже могилы не знаю.
Какое-то время мы ехали молча. Но я не выдержал и спросил:
- Ну, а Степан, ваш младший сын с вами живёт.
- Степана расстреляли уже при Андропове.
Господи, да что ж это такое!
- За что? Что случилось? – шёпотом спросил я, словно боясь собственного голоса.
- Изнасиловал девчонку, ограбил и убил - так было написано в приговоре.
- Написано в приговоре? А сам что? Он признал себя виновным? – спросил я, надеясь, что это была неправда.
- Да, признал. Сам… у них там во всём признаешься…
- Так вы не верите?
- Кому?
- Ну… в это… в то, что он это сделал.
- Те, кто его посадил, и сами-то в это не верили, но им нужен был виновный, и они его нашли.
- Да как же так? – я едва не вскрикнул и повторил: – Как же так? Невиновного человека…
- Ой, Мишка, - старушка вздохнула и, пошарив в кармане, вынула пачку «Примы». – Ты посиди, я пойду в тамбур, покурю.
- Можно я с вами? – спросил я.
- Не надо, зачем тебе эту гадость глотать, да и место постереги…
Баба Глаша вернулась минут через пять и протянула мне листок бумаги:
- На, прочитай.
Я впился глазами в документ. Внизу красовалась круглая синяя печать с гербом. Не могу процитировать дословно, но выражение «реабилитировать посмертно» запомнилось мне навсегда.
Мы подъехали к конечной остановке. Пассажиры заторопились на выход. Старушка тоже встала.
- То есть, - протягивая листок бабе Глаше, - власти признали, что ваш сын…
- Да, Миша, да. Случайно поймали настоящего убийцу. Но Стёпка мой об этом никогда уже не узнает. На месяц бы раньше задержали насильника, и сынок мой был бы жив. А ты говоришь: Сталин, праздник, советская власть.
Вечером, вернувшись домой, в новостях, я увидел, какая-то старушка упала на колени перед бюстом Сталина на Красной площади и принялась отдавать ему поклоны, а рядом стояли люди с красными цветами.
